Вот так и я, поддавшись искусу,
Загнав в пространство к стиху стих,
Борясь с пространства смутным привкусом,
Пишу, пока гул не затих.
Игорь Мандель
Непредвзятая рецензия на материалы конференции
«Пространство в науке и поэзии»,
состоявшейся 17-го апреля 2022 года непонятно где
под почетным председательством музы геометрии и астрономии Урании
Доклады (https://urania.7iskusstv.com/):
Владимир Захаров: Пространство как тема поэзии и науки
Эмиль Авербух: Поэзия, преодолевающая пространство
Ольга Балла-Гертман: Искусство существования
Евгений Беркович: «Ясноглазая богиня математики» в произведениях Томаса Манна
Александр Денисенко: Доминанта как динамический хронотоп
Александр Мелихов: Пространство художественное и физическое
Павел Полян: Вениамин Петрович Семенов-Тян-Шанский, география и искусство
Ян Пробштейн: Время-пространство, бытие, история, миф и язык в поэзии
Лев Сойфер: Соотношение пространства и времени в человеческом восприятии
Юрий Шейман: Топология текста
Михаил Эпштейн: К семиотике пространства. Новые термины и конфигурации
Григорий Яблонский: Художественное пространство и скорость (об одной эстетической возможности)
Курсив выделяет точные цитаты или очень близкие к ним выражения.
—x—
Я с детства обожал пространство,
Я в нем, признаться, даже жил
И с бесконечным постоянством
В нем спал, кормился и любил.
С того же детства я к поэзии
Неравнодушен до сих пор,
Хоть из-за приступов амнезии
Мог и угаснуть бы напор.
Чего же сказать за науку,
Которой я все что имел
Отдал безвозвратно? Так Кука
Любили те кто его съел.
Когда ж в одном сплелись названии
И то и это — кто бы смог
Не соблазниться описанием
И не издать травелолог?
Вот так и я, поддавшись искусу,
Загнав в пространство к стиху стих,
Борясь с пространства смутным привкусом,
Пишу, пока гул не затих.
—x—
Пространство у Захарова имеет сложную природу,
Евклидовым ему быть не обязательно,
Допускает влияние на себя космоса и погоды,
Но и человека вполне себе чует касательно.
Тут, главное, чтоб в поэзии оно выходило за пределы личных проблем,
А в прозе, соответственно, в них входило,
Но чтобы не оставалось там насовсем,
А рано или поздно достойный выход находило.
Или вот как про ту же Ахматову было подано:
В предпоследнем двадцать первом году, довольно давно,
Она заявила что все расхищено, предано, продано,
Но ей, тем не менее, стало светло.
«сегодня нельзя усмотреть даже намеков на подобную душевную высоту» —
Утверждает автор, и он, наверно, пространственно прав.
Но в самом деле, почему ей так стало? Что подвигло ее, если начистоту?
Двадцать первый, однако, год попранья всех прав…
Прямо как двадцать второй, но последний; все расхищено, продано тож.
И пространство, и поэзия, и наука претерпели позитивнейшие изменения,
Но это как-то не радует, когда к горлу подставлен нож
И тот кто держит его не принимает за прошлое извинения.
—x—
А Авербух, напротив, преодолевает поэзией пространство,
Смеется над математиком, возводящим нечто в квадрат.
У поэта, говорит он с Мандельштамом, свое интриганство:
Он чудовищно уплотняет реальность и этому рад.
Уплотняет-то он ее уплотняет, кто бы и спорил,
Сам уплотнял я ее, верткую, множество раз,
Но где уплотнишь, а где объегорил
Тебя космос, глядящий тысячью глаз.
Музыка, говорит он с Леви да с Строссом,
Есть инструмент по уничтожению времени —
Это красиво, хоть вызывает вопросы
Насчет — а поэзия? Не снимает бремени?
А вообще-то, конечно, время — кольцо,
В нем нельзя отличить конца от начала,
И какое бы ни было у него лицо —
Авербуху оно пока не показало.
—x—
Балла-Гертман, вообще-то, сама написала рецензию
На книгу Бавильского — так чего же мне
Изображать тут красивую претензию
На понимание смысла в двойной глубине?
Не читал я Бавильского, хоть читал Муратова,
Не бродил по Модене, хоть по Падуе и гулял,
Но «вненаходимость» близка и понятна мне,
Часто вненаходился, хоть всегда убегал.
Так что остается посоветовать всем желающим
То почитать, про что Ольга сказала йес —
А еще лучше, походить по Италии исчерпающе
С описуемым ей персонажем, хотя можно и без.
—x—
У Берковича пространство веет свежестью
В устах Иммы, которая в устах Манна,
Что соответствует неземной нежности
К математике в устах математикомана.
Хоть математика и есть венец творения,
Но само творение ей не очень подстать,
Все норовит не подножкой так трением
Ее, математику, подставить и оболгать.
А Манн и другие, которые не очень,
Которые с тройками в аттестатах,
О ней прельстительно пишут строчки,
Как будто знают чего, супостаты.
Беркович, однако, не дает героям
Своего доклада, реальным и мнимым,
Распоясаться когда говорят запоем —
Шопенгауэром твердо они укоримы.
—x—
Денисенко, следуя Ухтомскому и прочим,
Анализирует Доминанту, которая,
Как динамическая, поддаваться не хочет,
А как Хронотоп — вполне себе спорая.
Хоть и служит она порой мусоросборником,
Хоть и убирает из проходящих сигналов незнакомые варианты —
Ее смысл не вполне внятен, как настоящему полковнику
Не всегда ясны па у балерин в пуантах.
И ведь что интересно, отмечает автор —
Если отобрать собачку у Павлова и подарить Ухтомскому,
А потом приложить Доминанты фактор —
Не желудочный сок, а каку она принесет ему.
Но, возможно, не стоило и связываться —
Ведь как Доминанты приложишь плеть,
Не только у собачек Хронотоп разваливается,
Но и человек может взять да помереть.
—x—
Мелихов был исключительно краток,
Моя рецензия примерно равна его тексту по размеру,
Но в своих выводах феноменально хваток:
Физического пространства нету ни в коей мере.
Оно, говорит он, есть математическая абстракция,
Как, скажем, точка, круг или синус из двух;
Все что видим — лишь нервов аберрация,
Предметы — да, есть, а пространства нет ни на дух.
Это круто, модерно, прозрачно и стильно,
Это захватывает воображение,
Сквозь ничто и нигде, хоть их преобильно,
Я тянусь к предметов расположению.
—x—
Кто о Бавильском, Мандельштаме или Ухтомском,
А Полян о Семенове-Тян-Шанском, сыне того самого,
Тоже географе, но особом, геософском,
И тоже масштаба не так чтобы малого.
Художественный пейзаж имеет огромное значение,
Его фотография, говорит Тян-Шанский, никак не заменит,
Она не дает той иллюзии, которая в воображении
Должна помочь в восприятии мира у тех кто верит.
А еще, говорит он, песня — дитя природы,
Где уродился — так и поешь,
У Собинова тембр — чисто славянской породы,
А у Карузо — южной, совсем не похож.
Эти рассуждения весьма любопытны
И заставляют задуматься о природе вещей —
Каким тембром должны петь космополиты,
Такие, например, как тот же еврей?
—x—
Пробштейн, с присущей ему, видимо, скромностью
Решил в одной статье убить нескольких зайцев:
Время, пространство, бытие, история обсуждены на большой скорости
И миф с языком заодно уж в поэзии, чтобы не возвращаться.
Конечно, не так просто все это ухватить в одном кулаке,
Но если в нем же находится хронотоп Бахтина,
Который, по Денисенко, рожден был Ухтомским невдалеке,
То все концепции покрывает мудрости патина
И они начинают жить своею суровою жизнью,
В которой нет вневременных семантических форм,
Но зато есть пра-бытие, пра-пространство и пра-отчизна,
Осознающие себя как продолжение, как начало и как шторм.
Надеюсь, я не ошибся в своем кратком изложении презентации,
А если и ошибся — то в чем-нибудь самом малом.
Понятно, что для полной содержания экспликации
Надо смотреть оригинал что ни на есть самый.
—x—
Сойфер, в отличье от всех прочих,
Сделал настоящий эксперимент —
Хоть и давно, но весьма точно,
Поймавши правды заветный момент.
Он сопрягнул пространство,
Предмет всеобщих забот,
С временем, чье постоянство
Хромает и предает.
И в результате вышло —
Что бы вы думали? Да,
Не абы закон что как дышло —
Амодальная шкала.
В ней, как в Шекспира драме,
Все пред роком равны:
Что метры, что килограммы,
Что секунды — одной длины.
Спешите вчитаться глубже
В его построений ряд —
От амодальности хуже
Не будет, вам говорят.
Но вот будет ли лучше?
Об этом пока помолчим,
Сантиметро-секундой посуше
По дереву лишь постучим.
—x—
Шейман, в своем неуклонном стремлении к модусам,
Разработал для них топологию текста,
В которой, стремясь получить познания бонусы,
Показал, что пригодно, а что неуместно.
Ведь что такое модус, как не разновидность чего-то?
Да ничего, пустая игра в парадигмы.
А с ними можно насобирать полезное что-то,
Невзирая на закопанные в подсознании мины.
Вот, например, «Модус 2» дан по принципу вычитания,
Как «И хочется, и колется, и мамка не велит»,
Его применяют для воспитания
Тех, кто иным уловкам не подлежит.
Или модус три, который инверсированный модус два:
«Не волк, а воет», как автор сказал.
Ну, там их шестнадцать, упомнишь едва ль,
Но помогает, любой как аннал.
—x—
Эпштейн давно и всем известен как автор Проективного словаря,
Поэтому его «новые термины и конфигурации» не удивляют,
Сразу видно, что работа над словарем была не зря —
Да термины в нем, собственно, и проживают.
Его работы, как та, так и эта,
Напоминают небольшой завод
По производству научных концепций головою поэта,
Не каждый завод так бы, в общем, смог.
Да и не каждая голова. Возьмем, к примеру, «Топохрон» —
Он инверсия злополучного Хронотопа,
О котором не высказался разве что слон,
Родившийся позже Ноевого потопа.
Но ведь никто не сделал инверсию! А Эпштейн ее сотворил,
Как и многое другое, обычно в голову не приходящее:
Синтопия, атопия, психотопия, местомиг
И еще десятки, включая территориальное проклятие.
Это нечто, что не с чем даже сравнить,
Что не подвергается топохронному фильтру,
Это надо либо просто забыть,
Либо отдать вселенскому арбитру.
Хотелось бы знать, когда, в кои века
Множество терминов, веселых и разных,
Войдут в корпус книжки — учебника
Для гуманных, новых, эпштейнообразных.
—x—
Однажды, сидя в «Под интегралом«, Яблонский одно слово произнес
И, будучи большим оригиналом, его запомнил и до нас донес.
Вот это слово, если вкратце: «Художественное пространство и скорость«.
Оно открывает новые эстетические возможности
И закрывает множество старых — ну, это не новость,
Интегралы вообще сводят старые дифференциалы до полной ничтожности.
А возможность — это ars mobilis, исполняемая на artomobil.
Если кто не понял — искусство движения на артмобиле по сцене.
Он скромно признает, что как USCellular далеко до Т-mobile,
Так ars mobilis далеко до церебрологии Лема,
Но достоинства нового вида искусства огромны —
Ведь сценой может быть что угодно, от дорожки в лесу до неба,
Ему, искусству движения, все возрасты покорны,
Оно заменяет отчасти вина и хлебы,
Ему не надо останавливать мгновенья, которые кажутся прекрасными —
Они и сами остановятся, когда им надо.
Пример: осуществление волевого импульса, пока тот не станет ясным,
А вот другой — движение по серпантину до полного упада.
И ведь автор как в воду глядел. Современные движущиеся картины
(moving pictures) и подмигивающие огоньками скульптуры —
Воплощения его погружений в искусства глубины
В процессе поиска перспектив для культуры.
—x—
Ну вот, теперь когда все стало
Предельно просто и понятно,
Когда Урания сказала
Чем она, собственно, приятна,
Когда пути-дорожки к истине
Я на примерах показал
И связь стиха с пространствм искренне
В двенадцать пунктов увязал —
Теперь осталось лишь надеяться,
Что люди бросятся читать
Оригиналы и навеется
На них покой и благодать…
