Игорь Дмитриев

(СПбФ ИИЕТ РАН)

НАУЧНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ КАК РЕЗОНАНС ИННОВАЦИОННЫХ ТРЕНДОВ

В данном сообщении и публикации мне хотелось бы поделиться одним соображением, касающимся феномена научных революций. Главный тезис, который мне представляется важным озвучить, сводится к тому, что научные революции как крупные идейные повороты, как выходы «за пределы данного, очевидного и даже мыслимого благодаря вторжению внешнего многообразия во внутреннюю интеллектуальную историю» [1, с. 12], представляют собой результат резонанса интеллектуальных и социокультурных трендов эпохи. Назову эту особенность научных революций принципом резонанса интеллектуальных трендов[1].

Именно квазиодновременное действие (т. е. действие в течение некоторого исторического периода) различных по своему характеру, но сцепленных (иногда совершенно неочевидным образом) факторов и трендов (главные их которых для научной революции раннего Нового времени – великие географические открытия, прежде всего открытия Колумба; изобретение книгопечатания; религиозная Реформация; Military revolution; философские новации; изобретение линейной перспективы; социальные катаклизмы; изменения в менталитете интеллектуалов эпохи) способствовали революционным изменениям в натурфилософии, которые, в свою очередь породили собственно научную революцию, точнее, способствовали началу ее первой, натурфилософской фазы (XVI – XVII вв.). При этом разные факторы и тренды развивались в своих исторических ритмах и отличались не только интенсивностью своего воздействия, меняющейся в динамике интеллектуальной bellum omnium contra omnes (а научная революция на каком-то этапе превращается именно в интеллектуальную холодную войну, исход которой не известен заранее ни одной из противостоящих сторон [Дмитриев, 2018]), но и направленностью своего действия. Скажем, изобретение книгопечатания коренным образом изменило скорость и характер распространения идей, а также коммуникативные технологии Европы (хотя в этом были – для интеллектуалов-новаторов начала XVI столетия – и свои минусы: отсутствие контроля над возможными читателями, поскольку, ограничивая передачу идей лично «отсеянными» слушателями, можно было успешнее контролировать распространение и восприятие новых идей).

Кроме того, указанный резонанс был подготовлен и целым рядом иных обстоятельств:

– ренессансный гуманизм с самого начала был враждебен не той натурфилософии, которая впоследствии была представлена, скажем, в трудах Галилея, но скорее той, которая стала для Галилея предметом критики и преодоления, скажем, натурфилософии В. де Бове и А. Некама;

– разработанные гуманистами методы работы с древними текстами, стали в XVI столетии применяться к математическому и натурфилософскому наследию Античности;

– было бы весьма наивно представлять первый этап научной (шире – интеллектуальной) революции Нового времени исключительно как бурный процесс замены старых доктрин новыми. Открытие и обогащение греческого наследия, в том числе и математико-натурфилософского, сопровождалось продолжающимся использованием аристотелевых доктрин. Причем делалось это куда более систематически и последовательно, чем использование новых подходов, которые в XV – XVI вв. еще только формировались. Более того, самые смелые новации имели место именно там, где «новаторы» были более всего озабочены сохранением традиции и/или наиболее последовательным проведением традиционных принципов;

– в эпоху Ренессанса произошла переоценка статуса практических искусств и ремесел, их методов и практик, заметно возросло число и разнообразие потенциальных патронов для клиентов-практиков (инженеров, математиков, алхимиков и др.). В результате, постепенно формировался (особенно вне стен университетов – в недрах придворной культуры, а также в ремесленных мастерских и купеческих гильдиях) круг людей, интересовавшихся неперипатетическими теориями и воззрениями;

– природа и ход научной революции определялись архипелаго-подобными («archipelago-like») [3] и/или дефицитарными особенностями европейской цивилизации: наличием автономных городов-государств, постоянным торговым дефицитом и т. д. Все эти особенности способствовали необычайному динамизму европейского социума и культуры. Именно отсутствие самодостаточности, чувство беспокойства и любопытство стимулировали европейские путешествия, достигшие своего апогея в эпоху Великий географических открытий. В итоге, произошли не только важные изменения в социокультурном поле Западной Европы, но и своего рода антропологический поворот, сформировался новый тип творческой личности, которой всего мало, которая постоянно тянется к новым смыслам, новой информации, к новым ценностям, чтобы, обретя их, тут же подвергнуть их критике и пересмотру.

Разумеется, понимание научной революции как резонансного феномена требует дальнейшей детальной разработки. Мне представляется, что на современном этапе развития истории и философии науки резонансная модель научных революций оказывается более других адекватной наличному историко-научному материалу и весьма перспективной [4].

Литература

1. Касавин И. Т., Порус В. Н. Возвращаясь к Т. Куну: консервативна ли «нормальная наука»? // Эпистемология и философия науки. 2020. Т. 57. № 1. С. 6–19; С.
2. Бовыкин Д. Ю., Чудинов А. В. Французская революция. М.: Альпина нон-фикшн: Пост Наука, 2020. С. 24.
3. Needham J. The Grand Titration. Science and Society in East and West. London: Allen & Unwin, 1969. P. 135.
4. Дмитриев И. С. Коперник против Куна // Эпистемология и философия науки, 59, № 4. С. 126–142.

Примечание

[1] Замечу, что указанная особенность относится не только к революциям научным, но и социальным, что было убедительно показано, в частности, на примере Французской революции в монографии [2].