Начала и концы времен в физике, в метафизике и в жизни
С времен незапамятных главным свойством времени (и бытия) была вечная цикличность – в полном соответствии с цикличностью природы “за окном”. Новорожденная греческая метафизика зафиксировала такие заоконные наблюдения в философской поэзии Гераклита Эфесского: ‘Этот мир не создан никем из богов, он всегда был, есть и будет вечно живым огнём, мерами возгорающимся и мерами погасающим’. Вечное круговращение мира Аристотель зафиксировал в метафизике. И до 19 века этому представлению ничто не противоречило в физике – в науке о природе.
Аристотель не знал о противоположном – библейском — представлении, которое (давно во времени и недалеко в пространстве) вошло в мир со ‘стрелой времени’, объяснив, Кто и как эту стрелу запустил в начале-начал истории и куда она должна долететь – в конце концов.
Философскую пропасть между двумя этими представлениями пыталась преодолеть теория двойственной истины – истины веры и истины философии, которую выдвинул в 12 веке комментатор Аристотеля Ибн Рушд/ Аверроэс и которая имела немалое влияние в Европе.
В Новое время библейскую идею линейной направленности истории – в виде идеи прогресса – научно-просвещенное мировоззрение взяло на вооружение, а библейские сказки о начале и конце времен объявило их простейшим (само)опровержением.
Ситуация изменилась в 19 веке, когда люди науки обнаружили основания говорить сначала о конце истории, а затем о ее начале. Кельвин и Клаузиус, опираясь на термодинамику, начали обсуждение «тепловой смерти» Земли и Вселенной, и, что гораздо интереснее, в 1874 году великолепный Максвелл свою статью «Теория молекул» завершил абзацем:
‘The molecules continue this day as they were created, perfect in number, and measure, and weight, and, from the ineffaceable characters impressed on them, we may learn that those aspirations after accuracy in measurement, truth in statement, and justice in action, which we reckon among our noblest attributes as men, are ours, because they are essential constituents of the image of Him who in the beginning created, not only the heaven and the earth, but the materials of which heaven and earth consist’.
Сорок лет спустя, Эйнштейн, опираясь на созданную им теорию гравитации-пространства-времени, открыл возможность субъектам науки видеть физический объект во Вселенной в целом. Этой возможностью особенно эффектно воспользовались математик А.А. Фридман и астрофизик Ж. Леметр, в результате чего «рождение Вселенной» и «начало времени» стали законными темами размышлений физиков. При этом аббат Леметр, открывший в 1927 г. расширение Вселенной, тридцать лет спустя (за два года до того, как стать президентом Папской академии наук) заявил, что космология ‘remains entirely outside any metaphysical or religious question. It leaves the materialist free to deny any transcendental Being. … For the believer, it removes any attempt at familiarity with God… It is consonant with the wording of Isaiah speaking of the ‘Hidden God’, hidden even in the beginning of creation. … There is no natural limitation to the power of mind. The Universe does not make an exception, it is not outside of its grip’.
В наше время культурные люди, даже далекие от астрофизики, слышали, что «Вселенная родилась 13,7 млрд лет назад». В подкасте самого популярного в Ютюбе раввина-философа можно услышать: “…God is that which was at the beginning. The universe had a beginning. This is not rocket science. …”
Новое слово науки, важное для понятия «начала времени» в физике и в метафизике, сказал в 1935 году Матвей Бронштейн (1906-38), анализируя проблему квантования гравитации, которая потребует ‘может быть, и отказа от обычных представлений о пространстве и времени и замены их какими‑то гораздо более глубокими и лишенными наглядности понятиями’.