Михаил Эпштейн: Асимметрия вечности

Михаил Эпштейн

АСИММЕТРИЯ ВЕЧНОСТИ

Все происходит в первый раз, но так, чтобы это было вечно.
Х. Л. Борхес. Счастье

Симметричная вечность

Под вечностью обычно понимается бесконечная длительность, не имеющая начала и конца, неподвластная ходу времени. Предполагается, что вечность симметрична и в равной степени простирается вперед и назад, в прошлое и в будущее. Такое понимание вечности породило два противоположных мировоззренческих подхода:

1. Вечной жизни вообще нет, душа рождается и умирает вместе с телом. Если бы душа была вечной, то у нее был бы опыт предыдущих существований и память о них. Поскольку мы, как правило, не помним своей предыдущей жизни, значит, нет оснований верить и в будущую жизнь после смерти.
2. Вечная жизнь существует, она безначальна и бесконечна. Душа существовала до своего воплощения в теле и будет существовать после него, проходя через цепь перерождений. Некоторые люди помнят свои прошлые воплощения, но даже отсутствие такой памяти не исключает, что душа была и будет вечно, как забвение событий раннего детства не означает, что их не было.

Из представлений о симметричной вечности, таким образом, складываются два мировоззрения: одно граничит с материализмом, отрицая любую форму посмертного существования, другое утверждает закон реинкарнации, переселения душ, круговорот рождений и смертей. Если есть вечная жизнь после, то она должна быть и до. Если ее нет до, то ее не может быть и после.
Эта интуитивная связь симметрии и вечности ярко выражена в размышлениях Николеньки Иртеньева в «Отрочестве» Л. Толстого.

» …Стоя перед черной доской и рисуя на ней мелом разные фигуры, я вдруг был поражен мыслью: почему симметрия приятна для глаз? что такое симметрия? Это врожденное чувство, отвечал я сам себе. На чем же оно основано? Разве во всем в жизни симметрия? Напротив, вот жизнь — и я нарисовал на доске овальную фигуру. После жизни душа переходит в вечность; вот вечность — и я провел с одной стороны овальной фигуры черту до самого края доски. Отчего же с другой стороны нету такой же черты? Да и в самом деле, какая же может быть вечность с одной стороны, мы, верно, существовали прежде этой жизни, хотя и потеряли о том воспоминание.»¹

Хотя Николенька, отвлекшись от этой мысли, уже через минуту находит ее «ужаснейшей гилью», она не лишена философской глубины. Эта мысль о необходимой симметрии вечности находит своё обоснование у А. Шопенгауэра:

В пользу такой симметрии ясно высказывается А. Шопенгауэр:

«Ибо разумный человек может мыслить себя непреходящим лишь постольку, поскольку он мыслит себя не имеющим начала, то есть вечным, вернее, безвременным. Тот же, кто считает себя происшедшим из ничто, должен думать, что он снова обратится в ничто, ибо думать, что прошла бесконечность, в течение которой нас не было, а затем начнется другая, в течение которой мы не перестанем быть, — это чудовищная мысль». ²

Асимметрия вечности. Есть начало, нет конца

Но именно эта «чудовищная мысль» и воодушевляет волю к бессмертию в религиях авраамова корня.³. Христианство учит о вечной жизни, всегда чаемой и предстоящей, но не допускает никаких предыдущих воплощений души. Вечность — впереди, но ее нет сзади. В послании апостола Павла говорится прямо: «…человекам положено однажды умереть, а потом суд» (Евр. 9: 27). На Втором Константинопольском (Пятом Вселенском) соборе (553 г.) была осуждена оригенистическая концепция предсуществования душ и смежные «переселенческие» идеи множественных перевоплощений, в том числе из ангельских в человеческие тела и наоборот.

Но можно ли помыслить, что нечто, имеющее начало, не имеет конца? Древним грекам это представлялось невозможным. То, что имеет начало, необходимо имеет и конец⁴. Согласно Платону, «если… то, что движет само себя, есть не что иное, как душа, из этого необходимо следует, что душа непорождаема и бессмертна»⁵

В ответ на это раннехристианский мыслитель Тертуллиан в своем трактате «О душе» утверждает: «Нам, признавшим душу происходящей из дыхания Бога, следует приписать ей начало. Платон это исключает, утверждая, что душа не рождена и не сотворена. Мы же на основании утверждения о ее начале учим, что она и рождена, и сотворена»⁶. При этом, согласно Тертуллиану, душа получает от Бога особое качество неуничтожимости, которое делает её бессмертной.

Тогда возникает вопрос — что же это за такая половинчатая вечность: только впереди, но не сзади? Ответ на этот вопрос — в тайне творения мира. Бог сотворил мир из ничего. И наша Вселенная, как показывает наука, тоже возникла в определенный момент времени, и само время возникло вместе с ней. По библейским представлениям, мир, сотворенный Богом, имеет начало, но не имеет конца. О начале мира сказано в самом начале Библии (Быт. 1:1): «В начале сотворил Бог небо и землю».

О бесконечности мира сказано в самом конце Библии, в Откровении Иоанна Богослова:

«И Ангел, которого я видел стоящим на море и на земле, поднял руку свою к небу и клялся Живущим во веки веков, Который сотворил небо и все, что на нем, землю и все, что на ней, и море и все, что в нем, что времени уже не будет. (Откр. 10:5, 6) И седьмой Ангел вострубил, и раздались на небе громкие голоса, говорящие: царство мира соделалось царством Господа нашего и Христа Его, и будет царствовать во веки веков». (Откр.11:15).

Отсюда можно понять, что мир бесконечен, но не безначален во времени. Само выражение «времени уже не будет» глубоко парадоксально, потому что оно помещает вечность в будущее время, то есть исчезновение, исчерпание времени совершается внутри самого времени. В иудео-христианском мировоззрении вечность все полнее раскрывается во времени. Вечное асимметрично, оно прибывает с каждым актом творения. Одно из главных направлений западной мысли ХХ века — философия и теология процесса, в истоке которых стояли Альфред Норт Уайтхед и Чарльз Хартсхорн. Главный элемент мироздания, с этой точки зрения, не материя и не идея, а событие. Каждое событие вбирает все прошлые события и создаёт нечто новое, что выражается принципом “многое становится одним и увеличивается на одно». Каждое событие интегрирует все предыдущие и интегрируется в новую совокупность событий, обогащает вселенную и становится частью её истории. Теология процесса противоположна как идеалистической теологии, так и материалистическому атеизму, которые сходятся в том, что Бог есть некая идеальная, самотождественная субстанция. Идеализм признает ее существующей в основании всех вещей; материализм отрицает ее существование. Но именно против субстанциальности восстает философия процесса, которая настаивает, что становление несводимо к бытию. Вопреки традиционному представлению о вечном, неизменном и всесовершенном Боге, теология процесса говорит о становлении самого Бога, подобно тому как художник меняется с каждым своим произведением. Воплощая свой замысел, «опустошая» себя в очередном творении, Бог наполняется новой энергией, которая позволяет ему не повторять себя, но творить нечто небывалое.

«И сказал Сидящий на престоле: се, творю все новое». (Откр.21:5)

Творящий новое сам не может не обновляться. Собственно, первый теист, египетский фараон Эхнатон (XIV в. до н. э.), уже провозгласил, что Бог сам себя создает⁷. В теологии процесса креационизм получает более углубленное толкование: не только мир сотворен Богом, но и Бог творит себя непрестанно, и мы все участвуем в его самотворении. Бога нет вне событий его становления. Соответственно меняется представление о вечности и ее соотношении со временем. Собственно, творение и означает, что всё вечное имеет начало, входит в мир, где его раньше не было, и навсегда остается в нем. Творение — это постоянное расширение и пополнение бытия, отсюда и заповедь «плодитесь и размножайтесь и наполняйте землю». Это полнота не только в пространстве, но и во времени, высшая полнота которого и образует вечность. Не все, что рождается, подвластно смерти. Рождений больше, чем смертей. Родящегося больше, чем умирающего. Душ, входящих в бытие, становится все больше и больше. Бытие, каким оно создано Богом, несет в себе преизбыток. Концепция переселения душ в индуизме предполагает не акт их сотворения, а превращение, переплавку, круговорот. Напротив, концепция творения из ничего предполагает качественное прибавление нового, сотворение новых душ и личностей, которые уже никогда не умрут (если сами не изберут смерть).

Быт 2: 7 И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою.
Быт 2: 17 …От дерева познания добра и зла не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь.

Согласно Библии, у человека, созданного из праха земного, есть начало, причем даже более позднее, чем у других тварей (последний, шестой день творения). Но он не обречен смерти и может выбрать вечную жизнь. Созданное однажды создается навеки. Человек (и как род, и как индивид) приходит во времени и уходит в вечность. Таков изначальный замысел Бога: рожденному — не умирать. И через отступление и возвращение, через Первочеловека Адама и Богочеловека Христа, этот замысел, пусть прерванный и отсроченный, все-таки исполняется. Таков поступательный образ вечности в иудаизме и христианстве. Не симметричный, не статичный, а возрастающий, победительный. Безначален один только Бог, но сотворенное, имея начало, может не иметь конца. «Се, творю все новое», и это новое «не прейдет». Так же сказано в Символе веры и о втором пришествии Иисуса Христа: «И паки грядущего со славою судити живым и мертвым, Его же Царствию не будет конца…» Начало Царствия отнесено к будущему, в котором у него уже не будет конца.

Вечное и временное

Владимир Набоков начинает книгу своих воспоминаний «Другие берега» с различения «вечностей» до и после времени жизни — не исключено, что это полемический отклик на размышления Николеньки Иртеньева в толстовском «Детстве»:

«Колыбель качается над бездной. Заглушая шепот вдохновенных суеверий, здравый смысл говорит нам, что жизнь — только щель слабого света между двумя идеально черными вечностями. Разницы в их черноте нет никакой, но в бездну преджизненную нам свойственно вглядываться с меньшим смятением, чем в ту, к которой летим со скоростью четырех тысяч пятисот ударов сердца в час».

В этом художественном образе Набоков схватывает фундаментальную философскую проблему. Хотя рассудок, с его склонностью к симметрии, подсказывает нам, что две равно непроницаемые вечности простираются по обе стороны жизни, но что-то вопреки здравому смыслу побуждает нас относиться к вечности «после» иначе, чем к вечности «до»; больше тревожиться об исходе, а не об истоке, «куда», а не «откуда». Это и есть чувство творческой асимметрии, которая прибавляет больше, чем отнимает. Сама асимметрия времени, стрела которого направлена из прошлого в будущее, указывает, что вечность, не сводясь ко времени, вместе с тем может прирастать временем, то есть быть динамическим процессом, а не бесконечным продолжением или полной остановкой времени. В языке «время» и «вечность» обычно выступают как противоположности, но более детальный анализ этих понятий находит их взаимопричастность. Пауль Тиллих посвящает последнюю главу своей “Систематической теологии» соотношению вечного и временного.

«…Вечность — это и не безвременное тождество, и не постоянное изменение (в том виде, в каком оно совершается во временном процессе). Время и изменение присутствуют в глубине Жизни Вечной, но они содержатся в вечном единстве Божественной Жизни.» ⁸

В теологии Тиллиха «Жизнь Вечная» (Eternal Life) — это не просто бесконечное продолжение существования, а качественно иной способ бытия, где временное и вечное находятся в динамическом единстве. Нам трудно вообразить такую подвижную вечность, потому что в нашем мире изменение однозначно связано со временем, а вечность, как его антитеза, — с неизменностью. Но попробуем представить это через метафору: вообразим розу, которая распускается все большим числом лепестков во все большем числе измерений и при этом не увядает, ее лепестки не опадают, — роза поступательно реализует весь свой безграничный потенциал цветения. Точно так же и человек обретает способность бесконечного вочеловечивания, раскрытия всех своих душевных и творческих сил — и при этом не старится, не умирает. Эту интуицию выразил Е. Баратынский в стихотворении «Запустение». Вечность —такое состояние мира, «Где я наследую несрочную весну,/ Где разрушения следов я не примечу,
/Где в сладостной сени невянущих дубров,
/У нескудеющих ручьев,
/Я тень священную мне встречу…» Заметим, что и здесь вечность мыслится в будущем времени, не как данная, а как чаемая.

Возможен в принципе и обратный взгляд на вечность: как предшествующую времени. Славой Жижек рассматривает этот парадокс со ссылкой на труд Шеллинга «Система мировых эпох»:

«Что означает вочеловечивание Бога в фигуре Христа, его переход от вечности к нашей временной реальности ДЛЯ САМОГО БОГА? Что если то, что нам, смертным, кажется нисхождением Бога к нам, с точки зрения самого Бога является его восхождением? Что если — как предполагал Шеллинг — вечность МЕНЬШЕ временности? Что если вечность — это стерильная, бессильная, безжизненная область чистых потенций, которые, чтобы полностью актуализировать себя, должны пройти через временное существование? <…> Обычно говорят, что время — это безнадежная тюрьма («никто не может вырваться за пределы своего времени») и что вся философия и религия вращаются вокруг единственной цели — прорваться из тюрьмы времени в вечность. Но что, если, как предполагал Шеллинг, вечность и является безнадежной тюрьмой, удушливой камерой, и только падение во время делает опыт человека Открытым?»⁹

Вечность воспринимается в такой концепции как простое тождество, неподвижность, а время — как прорыв в свободу. Асимметрия вечности, как в рокировке, перемещается из будущего в прошедшее: она была, но ее не будет.

Очевидно, такое толкование прямо противоречит Откровению Иоанна Богослова о том, что времени больше не будет. Даже если допустить, что времени предшествовало некое довременное состояние, стоило бы отличать его от послевременного. Первое — не столько вечность, сколько увечность, поскольку она «стерильна и безжизненна», — неполнота бытия. Время врывается в эту увечность, чтобы постепенно наполнить ее собой, превратить в живую, растущую, смыслоемкую вечность, уже не подверженную той порче и тлению, какие привносятся самим временем. Между довременным и послевременным — двойное отрицание. Время вступает в мертвый покой, приносит жизнь — но сама эта жизнь еще подвержена смерти, и тогда отрицанию подвергается само время, у него вырывается «жало» смерти. Концепция Шеллинга – Жижека отражает превосходство времени над статикой вечности, но следует выстроить следующий уровень — сверхвременной динамики вечности.

Модели вечности в ее отношении ко времени

В истории философской и религиозной мысли сложилось несколько основных моделей понимания вечности в ее отношении ко времени — очертим их пунктиром:

1. Вечновременность. Количественная бесконечность времени, которое приходит, проходит и не имеет конца, как ряд натуральных чисел. При этом утверждается не вечность в отличие от времени, а вечность и нескончаемость самого времени, в том числе в виде циклических повторов. К этой модели примыкает и концепция «вечного возвращения» Ницше, которая, впрочем, не сводится к простой цикличности, но предполагает особую форму утверждения жизни через её бесконечное повторение (можешь ли ты сказать «да» жизни настолько, чтобы желать её бесконечного возвращения?).
2. Довременность. Вечность предшествует времени как область чистых потенций, реализация которых запускает ход времени, уже неостановимый и бесконечный. Такова концепция Шеллинга, поддержанная Жижеком. Где есть жизнь, там должно быть время, со всеми его рождениями и смертями. Время содержательнее пусто-мертвенной вечности.
3. Вневременность. Остановка времени, выпадение из времени, бесконечность мгновения. Нет смены мгновений, нет направления «от… к…», нет движения от прошлого к будущему. Такова мечта гётевского Фауста: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно». Вечность утверждается как статика в противоположность динамике времени, по сути, как один из моментов времени, застывший навечно.
4. Всевременность. Обратимость времени, возможность бесконечно перемещаться по нему в любом направлении. Эта модель находит выражение не только в художественных произведениях о «попаданцах», но и в серьёзных философских дискуссиях о природе времени, например, в работах Курта Гёделя о замкнутых временных петлях в общей теории относительности. При этом возникает много парадоксов, например, воздействие будущего на прошлое, отчего, в свою очередь, меняется само будущее; потомок может уничтожить своего предка и, как следствие, исчезнуть сам. Но в этой проекции утверждается не собственно вечность, а бесконечное множество времен (время-1, время-2, время-3 и т. д.), которые позволяют с одного уровня переходить на другой.
5. Сверхвременность. Эта модель, собственно, и раскрывает качественное отличие вечности от времени, и наличие в ней творческого вектора, сохраняющего асимметрию «до» и «после»: Время перерастает в вечность, которая сама изменчива, подвижна, способна к развитию. В такой вечности время прекращает свое течение, но жизнь не прекращается — напротив, она преодолевает свою смертность и временность. То, что свершается во времени, не проходит, но сохраняется навеки — и вместе с тем открывает место новому. Подобно тому, как река, впадая в море, перестает течь, но увеличивает его объем, так и временное овечнивается, увеличивая объем вечности. Это не абстрактная вечность тождества и покоя, ее нельзя отделять, как бездонную пустую емкость, от того, что свершается в ней. Это не просто вечность, но вечная жизнь — или живая вечность. Именно о такой растущей, прибывающей, открытой в будущее вечности сказано, что «времени уже не будет». Сверхзадача не в том, чтобы жить вечно, а в том, чтобы вечно жить, чтобы само смертное обессмертилось. Чтобы время становилось вечным, не теряя своей временности. Чтобы вечное давалось не как заведомая гарантия, а рождалось из непрерывности и нескончаемости времени, всех этих малых дел и больших надежд. Перефразируя Гераклита, «Хронос — самовозрастающий Логос».

Если бы человеку была дарована вечность изначально, она могла бы восприниматься как ад, пожирающий своей бесконечной внутренней пустотой. Нам остается только благодарить за то, что вечность не дана нам сразу, «единовременно», как беспредельность, с которой мы бы не знали, что делать. Пусть развертывается постепенно, как нескончаемость самого конечного. При этом все конечное остается с нами, как в некоем времяхранилище, «магическом кристалле» (Пушкин), «лучевом коробе» (Пастернак), куда приходит и где остается все уходящее.¹⁰ Быть смертным, не умирая, — бессмертно-смертным, как библейская «неопалимая купина», куст сгорающий и несгораемый, вечнозеленое пламя: время, пожираемое и все-таки не уничтожаемое вечностью.

Вечность и теория множеств

Не только время, но и вечность обладает свойством движения и расширения. Рассматривая вечность как один из видов бесконечности, необходимо учитывать её метафизические и математические свойства.

Бесконечность не является чем-то раз и навсегда данным и равным себе. Её свойство заключается не только в отсутствии «внешнего» конца или внешних ограничений. Бесконечность не имеет и внутреннего предела, не ограничена сама собой — она растяжима, перерастает себя, умножает бесконечное в себе. Это свойство можно обозначить понятием «бесконечностность» (по аналогии с парой «сложность» и «сложностность»). Если бесконечность (infinity) — это количественная характеристика, указывающая на отсутствие конца или границ (как, например, в ряду натуральных чисел), то бесконечностность (infiniteness) — это качественное свойство быть бесконечным, причём проявляющееся в различной степени.

Концепция бесконечности в математике, особенно в теории множеств Георга Кантора, выходит за рамки простого «бесконечного количества элементов», включая различные «размеры» бесконечности. Кантор ввёл понятие мощности множества и доказал существование различных типов бесконечности, поддающихся сравнению. Так, множество всех натуральных чисел бесконечно, но множество всех действительных чисел (как рациональных, так и иррациональных) обладает большей мощностью. Это фундаментальная математическая идея: бесконечные множества могут иметь разные мощности, что позволяет выстраивать иерархию между различными типами бесконечности.

В теологической перспективе и милосердие, и справедливость можно рассматривать как характеристики вечности, обладающие её свойствами. Бесконечны и справедливость Бога, и Его милосердие. Можно предположить, что милосердие Божие превышает Его же справедливость, и тогда все, подвергнутые справедливому вечному наказанию, обретут спасение в той вечности милосердия, которая по мощности превосходит справедливость. «Щедр и милостив Господь, долготерпелив и многомилостив: не до конца гневается, и не вовек негодует; не по беззакониям нашим сотворил нам, и не по грехам нашим воздал нам» (Псалом 102:8-10). В христианской теологии это выражается фразой «Misericordia superexaltat iudicium» (Милосердие торжествует над судом). По словам Фомы Аквинского, «Бог действует милосердно не вопреки Своей справедливости, а совершая нечто большее, чем справедливость».¹¹ Иными словами, милосердие не противоречит справедливости, а превосходит её порядком своей бесконечности.

Для самого Кантора математика и теология были неразрывно связаны. Он рассматривал свою теорию трансфинитных чисел как путь к более глубокому пониманию природы Бога и считал, что актуальная бесконечность существует не только в математике, но прежде всего in Deo (в Боге). В письмах к кардиналу Францелину Кантор утверждал, что его теория множеств может служить для укрепления христианской философии и апологетики. Он видел в различных уровнях бесконечности отражение божественных атрибутов и считал, что математическое исследование может приблизить нас к пониманию абсолютной бесконечности Бога. Поэтому переход от теории множеств к теологическим размышлениям не только оправдан логически, но и отражает изначальный замысел создателя теории трансфинитных чисел. Как математика открывает разные уровни и порядки бесконечного, где одна бесконечность может быть «больше» другой, так и в теологии можно говорить о разных измерениях божественных атрибутов. Подобно тому, как множество всех действительных чисел превосходит по мощности множество натуральных чисел, оставаясь при этом в рамках математической бесконечности, так и божественное милосердие может превосходить божественную справедливость, не отменяя её, а переводя на качественно новый уровень полноты бытия. Это не просто внешняя аналогия – сама возможность мыслить разные порядки бесконечного, открытая Кантором, позволяет более строго концептуализировать теологическую интуицию о том, что божественные атрибуты, будучи каждый бесконечным, могут тем не менее соотноситься иерархически.

Вечностность

В этом философском контексте можно провести параллель между математическим понятием различных мощностей бесконечности и идеей о различии между вечностью (eternity) и вечностностью (eternality). Последняя подразумевает способность вечности к самовозрастанию. Суффикс «-ность» придаёт понятию смысл самоудвоения, самоумножения, применимости понятия к самому себе.

С этой точки зрения вечностность превышает вечность порядком своей бесконечности и открывает новые горизонты для понимания времени. Если вечность часто воспринимается как абсолютное состояние вне времени — вечное и неизменное, своего рода метафизическая константа, завершённая и самодостаточная, — то вечностность позволяет рассматривать вечность как динамичный, развивающийся процесс.

Вечностность охватывает время и его динамику, представляя способ бытия, включающий развитие. Она не отрицает время, а, напротив, вбирает его в себя. Если вечность предполагает покой, то вечностность можно представить как процессуальную полноту, где все возможные изменения, вся динамика, весь поток событий уже «присутствуют», но в состоянии потенциальности. Вечностность — это наивысшая, точнее, самовозрастающая мощность множества «вечность», предельная, всеобъемлющая форма существования, способная вмещать любые формы становления.

Кантор различал актуальную и потенциальную бесконечность. Актуальная мыслима как завершённая, данная вся сразу, как некое готовое «целое» (например, множество всех натуральных чисел как уже существующая целостность). Потенциальная — это бесконечность становления, возможность беспредельного продолжения какого-либо процесса (например, возможность всегда прибавить единицу к любому числу). При применении этого различия к понятиям вечности (актуальной) и вечностности (потенциальной) возникает кажущееся противоречие. Асимметрия предполагает направленность, вектор, что ближе к потенциальной бесконечности, тогда как вечность традиционно представляется как актуальная бесконечность.

Однако само соотношение актуальной и потенциальной бесконечности следует мыслить диалектически — как актуализацию потенциальной бесконечности на данном этапе её становления и потенциацию актуальной бесконечности новым взрывом событийности. Вечность на каждом этапе содержит в себе всю полноту бытия на данный момент, но сама эта актуальная бесконечность содержит в себе потенцию к дальнейшему росту. После «взрыва событийности» формируется новая актуальная бесконечность большей мощности, которая опять же содержит потенцию к следующему преобразованию. Это напоминает концепцию «трансфинитных чисел» Кантора, где после каждого актуально бесконечного множества можно построить множество большей мощности, но уже на новом уровне.

Асимметрия вечности — это перерастание временного в вечное через бесконечное прибавление нового. В этом контексте жизнь человека можно воспринимать как путешествие через различные порядки вечности, от менее к более мощным, где каждый момент несёт в себе потенциал бесконечности, а каждое конечное действие может иметь вечные последствия.