В этой заметке мы рассмотрим некоторые яркие лейтмотивы в романе Томаса Манна «Королевское высочество», вызвавшие определенные трудности при переводе на русский язык.

Евгений Беркович

Понимание и перевод лейтмотивов в романе Томаса Манна «Королевское высочество»

«Музыкант среди писателей»

Выступая в 1939 году перед студентами Принстонского университета, Томас Манн признал, что музыка издавна воздействовала на его творчество и помогала вырабатывать собственный стиль:

«Большинство писателей является „по сути дела“ не писателями, а чем-то другим, они – оказавшиеся не на своем месте живописцы, или графики, или скульпторы, или архитекторы, или же еще кто-нибудь. Себя я должен отнести к музыкантам среди писателей. <…> я считаю себя последователем Вагнера в использовании лейтмотива, который я перенес в искусство повествования, но не так, как это делали Толстой и Золя и как это делал в свое время я сам в моем юношеском романе „Будденброки“, где лейтмотив применяется лишь в целях натуралистического подчеркивания характерной детали, так сказать механически, а по-другому – в духе музыкальной символики» [Манн, 1960 стр. 155].

В этом же докладе автор «Волшебной горы» описывает функцию лейтмотива, «магической формулы, которая то предвосхищает последующее, то возвращает к предыдущему и служит средством для того, чтобы внутренняя целостность романа ощущалась непрерывно, на всем его протяжении» [Манн, 1960 стр. 155].

Работа над романом, вышедшем в свет в 1909 году, растянулась почти на семь лет – вдвое дольше, чем над первым романом «Будденброки». Второй роман создавался в период, когда Томас круто изменил свою жизнь: на смену многолетнему «мужскому роману» с художником Паулем Эренбергом пришли сватовство и последующая женитьба на Кате Прингсхайм, рождение первых детей, вхождение в семью профессора Альфреда Прингсхайма и первое знакомство с загадочным еврейским миром. Новый опыт отражался в замысле романа. Поначалу он был задуман в развитие идеи одиночества художника, высказанной в ранней новелле «Тонио Крёгер», только героем нового произведения должен был стать не художник, а монарх. Как и художник, государь тоже одинок и отчужден от общества. О первоначальном замысле романа Томас Манн рассказал в заметке 1910 года «По поводу „Королевского высочества“»:

«Собственно говоря, в моём воображении вставал тот государь, о котором Шиллер сказал устами своего Карла VII: „Властителю совластвует певец… Пусть об руку идет с монархом он: они живут на высотах создания“» [Манн, 1960a стр. 34].

Этому замыслу соответствовал девиз будущего романа, в качестве которого автор взял цитату из стихотворения Александра Сергеевича Пушкина: «Ты царь – живи один!» Постепенно замысел усложнялся, и число одиноких героев романа, по той или иной причине отчужденных от общества, увеличивалось.

Алгебраическая дочь

Главной женской фигурой романа стала Имма Шпёльман, дочь американского миллиардера, в которую влюбился другой герой романа принц Клаус-Генрих. Их брак оказался спасением для почти обанкротившегося княжества, а «суровая любовь» стала для каждого спасением от одиночества и отрешенности от реальной жизни. В Имме явно угадывается Катя Прингсхайм, хотя сама супруга Томаса Манна отрицала сходство: «старый Шпёльман куда больше похож на портрет моего отца, чем Имма на меня» [Mann, 1974 стр. 73]. Тем не менее, автор наделил героиню романа многими чертами Кати, обе были в молодости дерзки и порывисты (достаточно сравнить сцену, описанную Катей Прингсхайм в воспоминаниях, когда она на ходу спрыгнула с трамвая в ответ на требование контролера показать билет [Mann, 1974 стр. 24], и сцену из романа, когда Имма прошла через шеренгу солдат, несмотря на требования унтер-офицера [Манн, 1959 стр. 198]). Кроме того, обе изучали математику в университете. Это обстоятельство, сейчас достаточно рутинное, в начале ХХ века, когда создавался роман «Королевское высочество», выглядело как сенсация.

До начала двадцатого века в Германии девушек в студентки не принимали, даже вольнослушательницы были большой редкостью. Земля Баден первой среди немецких земель разрешила представительницам «слабого пола» учиться в университетах на правах студенток – соответствующий указ был подписан 28 февраля 1900 года. В Баварии аналогичное решение было принято через два с половиной года – 21 сентября 1903 года [Jüngling, и др., 2003 стр. 49].

Стать студенткой или вольнослушательницей было непросто. Для этого, как минимум, нужно было получить свидетельство об окончании гимназии, сдав выпускные экзамены. Сейчас такие экзамены называют «абитур», а успешно их выдержавших – «абитуриентами»[1]. В то время в ходу был термин «абсолюториум» (Absolutorium). Женских гимназий тогда не существовало, тем более не было и смешанных школ, как сейчас. Девушка, желавшая получить высшее образование, должна была сдавать выпускные экзамены за весь курс гимназии экстерном. Такой барьер могла преодолеть далеко не каждая. В области школьного образования равноправие юношей и девушек было достигнуто только в Веймарской республике в 1927 году [Jüngling, и др., 2003 стр. 348].

Таким образом, девушка, изучавшая в то время в университете математику, должна была обладать, помимо незаурядных умственных способностей и твердости характера, еще и значительной материальной поддержкой семьи – домашние учителя для подготовки к экзаменам экстерном стоили дорого. Это объясняет, почему Томас Манн неоднократно на протяжении романа напоминает читателю, что Имма изучает в университете алгебру или слушает курсы «теоретической математики»[2].

Слово «алгебра» и его производные встречаются в романе [Манн, 1959] десять раз: два раза с производными глагола «изучать» (стр. 151 и 288), два раза с производными глагола «заниматься» (стр. 186 и 302), два раза в выражении «с алгеброй под мышкой» (стр. 197 и 199) и по одному разу в словосочетаниях «алгебраическая дочь» (стр. 152), «оставьте вашу алгебру» (стр. 238), «из царства алгебры» (стр. 296) и «алгебра куда сложнее» (стр. 322).

Кроме того, занятия Иммы в университете подтверждаются близкими по форме и содержанию фрагментами текста. В первом речь идет о сообщении в местной газете:

«Кроме того, она два раза присутствовала в университете на лекциях по теоретической математике тайного советника Клингхаммера, сидела вместе с прочими студентами на деревянной скамье и прилежно писала своим вечным пером, ибо известно, что она девушка образованная и занимается алгеброй» [Манн, 1959 стр. 186].

Во втором фрагменте рассказывается о регулярных занятиях в университете:

«Что касается Иммы, то она, как уже упоминалось, снова стала посещать городские благотворительные заведения, не запуская, однако, из-за этого научных занятий, ибо с начала второго учебного полугодия регулярно присутствовала в университете на лекциях тайного советника Клингхаммера — ежедневно сидела в аудитории вместе со студенческой молодежью, одетая в простое черное платье с белыми манжетами и отложным воротником и, согнув крючком указательный палец, — это была ее манера держать ручку, — записывала лекцию вечным пером» [Манн, 1959 стр. 194].

В этих фрагментах мы тоже видим настойчиво повторяющиеся сцены, выражения, детали, заставляющие читателя не забывать факт обучения Иммы в университете: в обоих отрывках фигурируют запоминающиеся имя и титул профессора, вечное перо, которым Имма записывает лекции, сидение в аудитории на деревянной скамье вместе с другими студентами…

Занятия математикой продолжались и дома:

«Окутанная этой мантией, прижавшись губами к тыльной части узенькой левой руки и согнув крючком указательный палец правой она вечным пером исправляла записи лекций в лежащей перед ней тетради» [Манн, 1959 стр. 237].

Здесь те же запоминающиеся образы — согнутый крючком указательный палец и вечное перо, — они связывают далекие друг от друга фрагменты текста в единое целое, или, словами Томаса Манна, служат тому, «чтобы внутренняя целостность романа ощущалась непрерывно, на всем его протяжении». Кроме того, они индивидуально характеризуют Имму, выделяя ее из общей массы студентов.

Отмеченные нами повторы выражают один из лейтмотивов романа, связанный с Иммой Шпёльман. Кратко его можно обозначить «математическая принцесса». Математика не только раскрывает незаурядные способности и настойчивый характер героини «Королевского высочества», но и показывает большие финансовые возможности ее семьи. Кроме того, математика играет важную роль в сюжете романа: именно она помогает сближению героев, овладению ими методов экономического управления и, в конечном счете, спасению экономики обедневшего государства.

Лейтмотив, связанный с образом главной героини, не впервые встречается в творчестве Томаса Манна. В новелле «Тристан», опубликованной в 1903 году, лейтмотив строится вокруг жилки на лбу героини, супруги коммерсанта Клетериана [Манн, 1960b]. Это слово восемь раз встречается в тексте с разными эпитетами: голубая, болезненная, бледно-голубая… Кроме того, один раз оно заменено местоимением. Во всех девяти появлениях в тексте новеллы слово сопровождается определениями, которые выдают нарастание тревоги, напряженности, болезненности героини, трагически погибающей в конце. Лейтмотив, говоря словами Томаса Манна, «то предвосхищает последующее, то возвращает к предыдущему», он служит средством для того, чтобы читатель постоянно ощущал текст как единое целое.

В дальнейшем Томас Манн постоянно совершенствовал технику лейтмотива, который сыграл особенно заметную роль в его больших романах «Волшебная гора» и тетралогии «Иосиф и его братья».

Цветная принцесса, самоцитирование и трудности перевода

Героиня «Королевского высочества» Имма Шпёльман выделяется не только стремлениям постичь в университете тайны алгебры и всей «теоретической математики». Главная причина ее отчуждения от общества состояла в том, что в ее жилах намешано множество кровей. В свете будущего брака принца Клауса-Генриха и Иммы, придворные видят в этом большое преимущество для королевской династии:

«Господин фон Кнобельсдорф высказал еще много разумных, независимых и хороших мыслей. Он рассказал, какая смешанная кровь течет в жилах Иммы Шпельман, — кроме немецкой, португальской и английской, у нее, по слухам, есть примесь и древней царственной индейской крови, — и подчеркнул, что предвидит для династии большую пользу от оживляющего воздействия, какое смешение рас должно оказать на древний род Гримбургов.» [Манн, 1959 стр. 335].

Даже великий герцог одобрял выбор своего младшего брата:

«Твоя избранница — не ординарная девушка, в ней нет мещанских черт, но нет и черт национальных. Кровь у нее смешанная… я слышал, будто в ее жилах течет даже индейская кровь. Пожалуй, это хорошо, С такой спутницей жизни тебе, пожалуй, меньше грозит самоуспокоенность» [Манн, 1959 стр. 341].

В Америке, где прошли детство и юность дочери миллиардера, к индейской крови относились иначе. Имма объясняет своему будущему избраннику:

«В Америке индейская кровь считается позором. Таким страшным позором, что дружеские и любовные союзы разрываются без всякой пощады, если только на одной из сторон обнаружится это позорное клеймо» [Манн, 1959 стр. 261].

Имма сполна прочувствовала, что значит быть в расистском обществе «цветной», какое чувство неполноценности рождает всеобщее презрение и осуждение:

«Как-никак, а эта неполноценность, это осложнение разобщало нас даже с теми немногими, кто во всем прочем занимал примерно равное с нами положение» [Манн, 1959 стр. 261].

Чтобы подчеркнуть свое отнюдь не благородное происхождение, так осложнявшее их жизнь в Америке, Имма показывает принцу свои «черные космы, которые вечно падают куда не следует» [Манн, 1959 стр. 262]. Этот образ черных волос Томас Манн делает частью нового лейтмотива романа, который можно назвать «цветная принцесса». Темные волосы госпожи Шпёльман с различными эпитетами упоминаются в романе [Манн, 1959] четырнадцать раз! Пять раз волосы Иммы называются «иссиня-черными» (стр. 220, 237, 279, 326, 354), пять раз сама Имма названа «черноволосой» (стр. 199, 231, 290, 323, 327). Встречаются выражения «темные, как ночь», «завеса черных волос» и т.д. Этот отличительный признак героини читатель не забудет до самого конца романа. Но и это ещё не всё.

К лейтмотиву «цветная принцесса» можно отнести и настойчивые упоминания смуглости кожи квинтеронки. Томас Манн обращает внимание читателя на смуглость ее плеч (стр. 200, 213), рук (стр. 225, 279, 329), шеи (стр. 279, 326). Посчитав, видимо, что этих упоминаний недостаточно, автор находит редкое, а потому запоминающееся сравнение цвета кожи Иммы с «обкуренной морской пенкой». А чтобы читатель лучше запомнил это необычное сравнение, он повторяет его дважды. Первый раз он говорит о цвете шеи:

«Большой яйцевидный драгоценный камень на жемчужной цепочке украшал ее обнаженную шею, по цвету схожую с обкуренной морской пенкой» [Манн, 1959 стр. 220] .

В следующем эпизоде упомянуты уже шея и руки:

«По сравнению с белизной платья, обнаженные руки и шея казались смуглыми, цвета обкуренной морской пенки, огромные глаза, строго блестевшие на своеобразном детском личике, красноречиво и неудержимо говорили свое, а прямая прядка иссиня-черных волос выбилась сбоку на лоб» [Манн, 1959 стр. 279].

Относительно последнего сравнения с морской пенкой следует сказать несколько слов. Прежде всего отметим, что это сравнение – своеобразное самоцитирование: Томас Манн уже сравнивал с обкуренной морской пенкой кожу Зиглинды — героини новеллы «Кровь Вельзунгов», написанной в том же 1905 году, когда состоялась свадьба Томаса с Катей Прингсхайм и у них родилась дочь Эрика. Новелла должна была выйти в январском номере журнала «Neue Rundschau» за 1906 год. Однако автор в последний момент потребовал от издателя убрать новеллу из почти готового номера, а уже отпечатанные экземпляры журнала с новеллой уничтожить. К этому мы еще вернемся, а пока отметим, что Томас Манн всячески подчеркивает еврейство каждого члена семьи Ааренхольдов, в ряду других литературных приемов на это работает и подчеркнутая смуглость кожи Зиглинды.

В выражении «обкуренной морской пенкой» Томас Манн использует два слова: существительное Meerschaum и определение angerauchte. Казалось бы, с первым словом всё понятно: Meer – море, Schaum – пена. Менее ясно, что должно означать тут второе слово: angerauchte – обкуренный, закопченный. На вид простое словосочетание вызвало непреодолимые трудности у всех трех переводчиц новеллы «Кровь Вельзунгов». По-видимому, первой перевела новеллу на русский язык Евгения Фрадкина, ее перевод опубликован в израильском журнале «Зеркало» в 1995 году. Обсуждаемое место в новелле в переводе Фрадкиной выглядит не вполне аппетитно: «Шея ее была цвета морской пены, чуть тронутой копотью» [Манн, 1995 стр. 49].

Новый перевод новеллы «Кровь Вельзунгов» на русский язык предприняла Елизавета Соколова в 1997 году в альманахе «Ясная Поляна». У нее получилось не лучше, чем у Фрадкиной: «…вокруг ее обнаженной шеи, на коже цвета не очень чистой морской пены» [Манн, 1997 стр. 273]. В обоих случаях так и хочется взять в руки «мыло душистое и полотенце пушистое»!

Наконец, третий перевод «Крови Вельзунгов» принадлежит Екатерине Шукшиной, он опубликован в сборнике «Ранние новеллы» Томаса Манна в 2011 году. Переводчица решила пожертвовать точностью перевода, вообще отбросив загадочное слово «angerauchte», чтобы сохранить чистоту кожи героини: «на обнаженной шее цвета набежавшей морской пены» [Манн, 2011 стр. 506].

На самом деле, этот «ребус» с морской пеной решается очень просто, Томас Манн имел в виду совсем другое значение слова Meerschaum. Это не только морская пена, но и название минерала белого цвета, из которого делали (и делают) знаменитые пенковые трубки. Но чтобы трубка служила как положено, ее нужно было «обкурить», и тогда она приобретала нежный бежево-коричневатый оттенок. Именно с обкуренной пенковой трубкой сравнивал писатель нежную смуглую девичью кожу.

В отличие от переводчиц новеллы «Кровь Вельзунгов» переводчицы на русский язык романа «Королевское высочество» Н. Касаткина и И. Татаринова справились с этим трудным местом отлично: у них нет никакой морской пены, а есть морская пенка, что радикально меняет смысл.

Авторский повтор запоминающегося сравнения девичьей кожи с обкуренной морской пенкой выглядит в романе естественно в рамках общего лейтмотива «цветная принцесса». А вот другой повтор, который мы рассмотрим в следующем разделе, впечатления естественности не оставляет.

Карикатура на самого себя

Если вспомнить, кто был прототипом героини романа «Королевское высочество», то станет понятно, почему первоначально она задумывалась как еврейка, чьи предки два поколения назад эмигрировали из Германии в США. Судя по рабочим материалам из записной книжки писателя, героиня должна была зваться Имма Дэвис, или Имма Дэвидсон (был и вариант Дэвидс) [Mann, 2004 стр. 421]. Еврейские корни угадывались еще у трех персонажей романа, но в окончательном варианте «Королевского высочества» евреем остался только один – доктор Плюш. Одной из причин такого решения послужил скандал вокруг новеллы «Кровь Вельзунгов», приведший к острому конфликту между писателем и его тестем, профессором Альфредом Прингсхаймом, которому содержание новеллы показалось откровенно антисемитским и бросающим тень на честь его семьи.

Томас Манн, без сомнения, этого не хотел. Напротив, в его замысел входило показать достоинства семьи Прингсхаймов и самого профессора, абсолютно не похожего на еврейского богача, как его представляли в патриархальном Любеке, откуда был родом автор «Будденброков». Именно таким нуворишем, богачом-выскочкою показан глава семейства Ааренхольдов, про которого в новелле сказано:

«Родившись в дальнем местечке у восточных границ и взяв в жены дочь состоятельного торговца, господин Ааренхольд, смелый и умный предприниматель, посредством великолепных махинаций, имевших предметом горное дело — развитие угольного месторождения, — направил в свою кассу мощный и неиссякаемый поток золота…» [Манн, 2011 стр. 496].

Жена старшего Ааренхольда, их старшие дети — Мерит и Кунц — и младшие — близнецы Зигфрид и Зиглинда — изображены в новелле с настойчивым подчеркиванием тех черт — от внешности до манеры разговора, — которые по традиционным антисемитским стереотипам присущи именно евреям (анализ новеллы и версий происходившего с ней см. в моей статье [Беркович, 2016]).

Именно такую семью опасался увидеть автор «Будденброков», когда впервые переступал порог виллы Прингсхаймов на улице Арси 12. К великой радости молодого литератора, действительность рассеяла его опасения. Сразу после первого визита Томас писал брату Генриху:

«Прингсхаймы – впечатление, которым я переполнен. Тиргартен с высокой культурой. Отец – университетский профессор с золотым портсигаром… В этих людях нет и намека на еврейское происхождение; не чувствуешь ничего, кроме культуры» [Генрих-Томас-Манн, 1988 стр. 73].

Описав с откровенной неприязнью семью Ааренхольдов, прямую противоположность семьи Прингсхаймов, автор новеллы рассчитывал получить от своих новых родственников если не благодарность, то хотя бы одобрение. Ведь Прингсхаймы не такие! — хотел подчеркнуть автор. Но получилось все не так, как Томас представлял себе. Описанная с отвращением еврейская семья стала не антиподом другой, идеальной еврейской семьи, а символом всех еврейских семей, пытающихся приобщиться к чуждой им европейской культуре. В конце концов, это признал и сам автор новеллы в письме брату Генриху от 17 января 1906 года:

«Так вот, коротко и холодно: вернувшись из декабрьской поездки, я застал здесь слух, будто я написал какую-то резко «антисемитскую» (!) новеллу, где страшно компрометирую семью своей жены. Что мне было делать? Я окинул внутренним взором свою новеллу и нашел, что при всей своей невинности и независимости она не очень-то способна подавить этот слух» [Генрих-Томас-Манн, 1988 стр. 87-88].

Безусловно, в работе над романом «Королевское высочество» Томас Манн учитывал печальный опыт, связанный с новеллой «Кровь Вельзунгов». Кроме того, он достаточно ясно начал представлять, что женитьбу немецкого принца на американской еврейке не поймут и не примут консервативные немецкие читатели. Поэтому писатель изменил первоначальный план и представил героиню креолкой с целым букетом различных кровей. В происхождении Иммы Томас Манн ориентировался на корни матери, происходившей из семьи немца и бразильянки.

И все же сходство героини новеллы «Кровь Вельзунгов» и романа «Королевское высочество» осталось: у каждой «черные блестящие глаза» (ср. [Манн, 1959 стр. 205] и [Манн, 2011 стр. 493]), нежная смуглая кожа, «схожая с обкуренной морской пенкой» — сравнение, так понравившееся Манну, что он использовал его, по крайней мере, в двух произведениях. Но ярче всего еврейские черты проявляются в речи Иммы Шпёльман, очень похожей по стилю на речь Зиглинды из «Крови Вельзунгов». Это сходство автор подчеркивает еще и тем, что описывает его и в новелле, и в романе практически одними и теми же словами, т.е. снова прибегает к самоцитированию. В новелле речь близнецов характеризуется такими словами (в переводе Екатерины Шукшиной)[3]:

«Они сидели, утонув на мягком за столом в зале, приняв небрежные позы, с капризно-избалованными лицами, сидели в пышной защищенности, но речь их была наточена, как там, где на то есть нужда, где для выживания потребны блеск, жесткость, самооборона и бдительная находчивость» [Манн, 2011 стр. 500].

Примерно в такой же позе и с таким же выражением лица сидит Имма Шпёльман[4]:

«Но Имма Шпельман в красном с золотом платье удобно сидела у стола, небрежно откинувшись, с капризной гримаской балованного ребенка, окруженная прочным довольством, а в речах ее была такая же язвительность, что и там, где это необходимое оружие, где без проницательности, настороженности и беспощадной остроты ума не проживешь» [Манн, 1959 стр. 230-231].

Пусть нас не смущает, что переводчицы новеллы и романа используют различные слова для перевода этого предложения – в оригинале Томас Манн повторяет себя практически дословно (ср. примечания 3 и 4).

Надо отдать должное переводчице новеллы Е. Шукшиной и переводчицам романа Н. Касаткиной и И. Татариновой, которые верно передали смысл непростой фразы, суть которой в том, что речь персонажей неоправданно остра и агрессивна, они удобно расположились в полной безопасности, но по манере их речи можно заключить, что от того, победят ли они в споре или нет, зависит ни много ни мало их жизнь. Такое поведение можно было бы назвать превышением необходимой обороны.

О трудности перевода этого фрагмента можно судить по тому, что две другие переводчицы новеллы «Кровь Вельзунгов» на русский язык перевели его с точностью до наоборот. Например, в переводе Елизаветы Соколовой, опубликованном в журнале «Ясная Поляна», рассматриваемая фраза звучит так:

«Им было удобно и мягко в зале за столом, они сидели расслабившись, с капризными лицами, непоколебимо самоуверенные, но их речь звучала резко там, где были бы уместны ясность, твердость, находчивость и острая шутка» [Манн, 1997 стр. 270].

Да ничего подобного! Их речь звучала резко там, где как раз не было необходимости ни в твердости, ни находчивости, ни в острой шутке. Смысл авторского пассажа искажен полностью. Ту же ошибку допускает и Евгения Фрадкина:

«Они сидели удобно и мягко у стола, в небрежных позах, с капризным, избалованным выражением лиц, упиваясь надежностью своего существования, но речь их была резкой там, где требовалась ясность, твердость, самооборона и бдительное остроумие» [Манн, 1995 стр. 47].

Неоправданную агрессивность, граничащую с провокацией, Томас Манн относит к «интеллектуальному радикализму», который он считает присущим евреям. Спустя десять лет после выхода в свет «Королевского высочества» Томас Манн записал в дневнике результат беседы с Катей 2 мая 1919 года:

«Мы говорили также о таком типе российского еврея, руководителя мирового движения, о взрывоопасной смеси из интеллектуального еврейского радикализма и славянской христианской мечтательности. Если мир не потерял инстинкта самосохранения, он должен со всей энергией и по-военному быстро выступить против такого типа людей» [Mann, 1979 стр. 223].

В романе «Королевское высочество» Томас Манн не ограничился самоцитированием, он дословно повторяет этот фрагмент текста в другом месте романа:

«Имма Шпельман в красном с золотом платье сидела у стола, небрежно откинувшись, с капризной гримаской балованного ребенка, окруженная прочным довольством, а в речах ее была такая же язвительность, что и там, где это необходимое оружие, где без проницательности, настороженности и беспощадной остроты ума не проживешь» [Манн, 1959 стр. 262].

По сравнению с первым появлением на страницах 230–231 русского перевода в этой фразе пропало слово «удобно», хотя в оригинале[5] тексты совпадают. С точки зрения перевода это не совсем корректно – по-разному переводить один и тот же авторский текст. Но сейчас мы поговорим не о переводчиках, а об авторе. Оправдан ли этот повтор с художественной точки зрения?

Показательно, что в обоих случаях за описанием манеры речи Иммы Шпёльман следует вопрос: «Почему же?». При первом чаепитии с семьей Шпёльман Клаус-Генрих пытается найти ответ:

«Клаус-Генрих изо всех сил старался до этого додуматься, в то время как речь шла об океанских пароходах и театральных представлениях» [Манн, 1959 стр. 231].

Через месяц, в день, когда состоялась первая верховая прогулка принца, Иммы и сопровождавшей их графини Левенюль, Клаус-Генрих, кажется, додумался:

«Теперь Клаус-Генрих понимал это, по целым дням старался лучше постичь это сердцем» [Манн, 1959 стр. 262].

Но нужно ли для этого дословно повторять сцену, имевшую место месяц назад? Нужно ли дважды сажать фрейлейн Шпёльман за столом в одной и той же позе, с той же гримаской на лице и, что должно быть особенно обидно для дочери миллиардера, в том же платье? Не похожа ли тут Имма скорее на куклу, чем на подвижную девушку с решительным характером?

Предположение о том, что Томас Манн просто ошибся, перенеся фразу из новеллы «Кровь Вельзунгов» из одного места романа «Королевское высочество» в другое и забыв стереть ее первое появление, слишком просто, чтобы быть правдой. Но и допущение, что такому Мастеру слова отказал художественный вкус, столь же невероятно. Как бы то ни было, но такой пассаж должен быть прокомментирован специалистами, однако в толстом томе комментариев к роману упоминания этого странного повтора нет. Я обратился с вопросом к профессору Генриху Детерингу (Heinrich Detering), под редакцией которого роман «Королевское высочество» издан в Большом комментированном Франкфуртском издании работ, писем и дневников Томаса Манна [Mann, 2004a], он же автор тома комментариев к роману [Mann, 2004b]. Профессор Детеринг мне ответил:

«Спасибо за внимательное чтение! Повторение у Томаса Манна, действительно, можно найти – а это крайний пример техники использования лейтмотивов и сюжетных повторений, как раз в этом романе доведенной до карикатуры на самого себя. На мой взгляд, всё остальное повторяется, чтобы подчеркнуть контраст между „изо всех сил старался до этого додуматься“ и „теперь понимал это“. В новом издании „Комментария“ я должен буду об этом сказать, Вы правы»[6].

Вот так «карикатура на самого себя» вплелась в причудливую сеть сюжетных повторов и лейтмотивов Волшебника слова Томаса Манна.

Литература

Беркович, Евгений. 2016. Новелла Томаса Манна «Кровь Вельзунгов» и проблемы литературного антисемитизма. Нева , № 5 2016.

Генрих-Томас-Манн. 1988. Генрих Манн — Томас Манн. Эпоха. Жизнь. Творчество. Переписка. Статьи. М.: Прогресс, 1988.

Манн, Томас. 1959. Королевское высочество. Королевское высочество. Лотта в Веймаре. Собрание сочинений в десяти томах. Том второй, с. 5-362. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1959.

Манн, Томас. 1960. Введение к «Волшебной горе». Доклад для студентов Принстонского университета. О себе и собственном творчестве. 1906-1954. Собрание сочинений в десяти томах. Том девятый, с. 153-171. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1960.

Манн, Томас. 1960a. По поводу «Королевского высочества». О себе и собственном творчестве 1906-1954. Статьи 1908-1929. Собрание сочинений в десяти томах. Том девятый, с. 31-36. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1960.

Манн, Томас. 1960b. Тристан. Рассказы. Собрание сочинений в десяти томах. Том седьмой, с. 123-167. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1960.

Манн, Томас. 1995. Кровь Вельзунгов. Перевод Евгении Фрадкиной. Зеркало, № 124, с. 43-54. 1995.

Манн, Томас. 1997. Кровь Вельзунгов. Перевод Елизаветы Соколовой. Ясная поляна, №2, с. 265-286. 1997.

Манн, Томас. 2011. Кровь Вельсунгов. Перевод Екатерины Шукшиной. Ранние новеллы, с. 491-522. М.: АСТ: Астрель, 2011.

Jüngling, Kirsten; Brigitte, Roßbeck. 2003. Die Frau des Zauberers. Katia Mann. Biografie. München: Propyläen Verlag, 2003.

Mann, Katja. 1974. Meine ungeschriebenen Memoiren. Frankfurt am Main: S. Fischer Verlag, 1974.

Mann, Thomas. 1979. Tagebücher 1918—1921. Frankfurt am Main: S. Fischer Verlag, 1979.

Mann, Thomas. 1984. Waelsungenblut. Mit den Illustrationen von Th. Th. Heine. Frankfurt a. M.: Fischer Taschenbuch Verlag, 1984.

Mann, Thomas. 2004. Paralipomena. Arbeitsnotizen zu «Königliche Höheit». Königliche Hoheit. Roman. Kommentar, Große kommentierte Frankfurter Ausgabe, Band 4.2. с. 325-562. Frankfurt am Main: S. Fischer Verlag, 2004.

Mann, Thomas. 2004a. Königliche Hoheit. Roman. Große kommentierte Frankfurter Ausgabe, Band 4.1. Frankfurt a.M.: S. Fischer Verlag, 2004.

Mann, Thomas. 2004b. Königliche Hoheit. Kommentar von Heinrich Detering. Große kommentierte Frankfurter Ausgabe, Band 4.2. Frankfurt a.M.: S. Fischer Verlag, 2004.

Примечания

[1] В русском языке слово «абитуриент» обозначает человека, поступающего в ВУЗ, а вовсе не сдающего экзамены на аттестат зрелости. В основе слова Abitur лежит латинское abiturus ‑ тот, кто должен уйти. Т. е. «абитур» – это выход из школы, а вовсе не поступление в институт. Но язык развивается по своим законам, не всегда совпадающим с законами житейской логики.

[2] Так в русском переводе [Манн, 1959 стр. 186]. В оригинале курс назывался «теория чисел» (Zahlentheorie), что с точки зрения математика звучит совершенно корректно, чего не скажешь о загадочной «теоретической математике».

[3] Оригинальный немецкий текст выглядит так: «Sie saßen tief und weich am Tische im Saal, in lässiger Haltung, mit launisch verwöhnten Mienen, sie saßen in üppiger Sicherheit, aber ihre Rede ging scharf wie dort, wo es gilt, wo Helligkeit, Härte und Notwehr zum wachsamen Witz zum Leben geboten sind» [Mann, 1984 стр. 30].

[4] В оригинале фраза выглядит так: «Aber Imma Spoelmann saß weich in ihrem rotgoldenen Kleide am Tische im Saal, in lässiger Haltung, mit launisch verwöhnten Mienen, saß in üppiger Sicherheit, während ihre Rede scharf ging wie dort, wo es gilt, wo Helligkeit, Härte und wachsamer Witz zum Leben geboten sind» [Mann, 2004a стр. 258].

[5] В оригинале эта фраза выглядит так: «Imma Spoelmann saß weich in ihrem rotgoldenen Kleide am Tische im Saal, in lässiger Haltung, mit launisch verwöhnten Mienen, saß in üppiger Sicherheit, während ihre Rede scharf ging wie dort, wo es gilt, wo Helligkeit, Härte und wachsamer Witz zum Leben geboten sind. Warum doch? Klaus Heinrich begriff es nun, und Tag für Tag war er beschäftigt, es besser in seinem Herzen zu begreifen» [Mann, 2004a стр. 292].

[6] Электронное письмо Генриха Детеринга от 9 августа 2021 года в личном архиве автора.